Перейти к содержанию

Таёжный закон


Рекомендуемые сообщения

 

Алексеевский Н.

 

Приятный сон Кубаря

 

 

Когда сумерки через слепые оконца влились хмурым потоком в хату, Кубарь сладко и безмятежно храпел. Сумерки наполнили хату, лезли под кровать, захватили углы.

Матрена, жена Кубаря, отбросила в сторону оленью шкуру, из которой мастерила пимы для себя, подошла к постели и сильно ткнула мужа в бок.

— Вставай!

Кубарь вздрогнул, замычал, но вставать и не подумал: он повернулся на другой бок и снова захрапел.

Матрена разозлилась, выругалась и ткнула Кубаря сильнее.

— Вставай, вставай, ленивый пес!.. Чего мычишь?.. Смотри-ка, ночь на дворе. Пора! Ишь, развалился...

Кубарь лениво открыл глаза, крякнул потянувшись и выругался.

— Уйди! Исколтузю... Сон не дала доглядеть, выдра!..

Вставать ему не хотелось. Несколько минут он лежал, сладко зевая, на постели и сосредоточенно морщил низко обросший колючими волосами лоб, стараясь припомнить хороший сон, только что ему приснившийся.

Но злоба на жену, так некстати разбудившую его, мешала Кубарю сосредоточиться. Обрывки сновидения то там, то здесь всплывали в его памяти, а собрать их в одну картину Кубарь никак не мог.

Между тем, сон был удивительный. Смутно вспоминается, что будто бы он шел. Шел... Так. Где шел? Ага... Привычной своей дорогой: сперва по дну большого оврага, потом напрямик полем, к тайге. Так... Ну, а дальше? Дальше тоже шел... Шел и шел... А дальше-то? Дальше что?..

Кубарь злобно теребит жиденькую бороденку, ерошит спутанные, слипшиеся волосы на лбу.

— Чертова выдра! — ругается он себе под нос, кидая косые взгляды на жену.

— Ага!.. — Кубарь вдруг радостно улыбается: — Вспомнил!..

Он подошел к тайге. Так! Она стояла сине-лиловая, опушенная инеем, молчаливая и таинственная, — словом точь-в-точь, как и наяву.

Кубарь скользил на лыжах по опушке к заранее намеченным капканам. И сердце его замирало от смутного волнения. Он думал: какую добычу пошлет ему сегодняшняя вылазка?

Вдруг видит Кубарь — под старой развесистой сосной, которая, как поп, распустила до самой земли свою белую снеговую ризу, какой-то ком лежит... Кубарь насторожился. Не ловушка ли какая? А может, медведь или лось?

Тихонько стал подкрадываться. Вот он совсем уже близко. Куча не шевелится... Нет, то не медведь и не лось... Кубарь подходит еще ближе... И вдруг — о радость!.. Шкурки, самые настоящие шкурки!.. Их целая гора. Тут и куница, и выхухоль, и белка, и лисица, а на общем желто-пегом фоне, как серебристые комочки снега, — горностаи...

Кубарь хватает самые красивые, самые редкостные шкурки, гогочет радостно. Ведь все это добро его будет... Он первый нашел. Теперь он богач!..

И Кубарь хотел закричать об этом во все горло, чтоб вся тайга услышала и откликнулась бы радостным эхом, чтобы даже до поселка долетел его крик, и враги Кубаря подивились бы его счастью... Но в эту минуту его пырнул в бок рогатый лось...

Кубарь отпрянул, очень удивленный. Лось? Вот чудеса! Да как он посмел его первый? Чудно... Кубарь схватился было за винтовку, но лось опять нагнул рога и саданул его под бок больнее прежнего...

Кубарь как раз тут и проснулся.

— Тьфу, шкура!.. — озлобленно плюется он. — Ведь надо же было на самом на интересном месте...

— Да что же ты долго будешь ломаться? — раздраженно кричит Матрена.

— Молчи, не твое дело, — огрызается Кубарь и быстро, волчком спрыгивает с постели.

— Куда девала мои пимы, лярва?.. Подай сюда пимы, говорю...

Матрена вытаскивает из-под печки старые разбитые кубаревы пимы и изо всей силы швыряет в него.

Кубарь ловко на лету хватает пимы. Не переставая ругаться, он обувается. Потом, одевшись, нахлобучив шапку на глаза и сняв со стены винтовку, идет на двор за лыжами.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

По чужим капканам

 

 

Над белым, ровным и бескрайним полем, утонувшим в ночных сумерках, стоит крутая тишина.

Режет ее один назойливый и бесконечный звук: «Жи-гжи... жи-гжи...». Замрет на минуту и снова: «Жи-гжи... жи-гжи...». Это Кубарь шагает на лыжах. Он идет привычной дорогой.

Глубокий и длинный овраг наполовину завеян метелями. Снеговой настил, скованный крепким в 40° морозом, настолько прочен, что лыжи почти не оставляют на нем следов.

Ночное низкое небо с крупинками ярких звезд повисло черным пологом над оврагом. Кубарь смотрит вверх, на звезды и думает: хорошо, если бы столько денег было у него в мошне. Право, хорошо! Ведь это ровно столько, сколько нужно Кубарю на всю жизнь, до самой смерти.

Сколько бы он проживал со своей Матреной в день? Ну вот, положим, столько, сколько в той кучке мелких звездочек. Это не много, но разве это мало для Кубаря, который часто по целым месяцам не имеет ни гроша?

Когда Кубарь вышел из оврага и нарушил скрипом лыж бескрайную белую равнину — звезд стало столько, что их и в тысячу лет не прожить...

На южном горизонте, где в ночном сумраке едва чернелась длинной, бесконечной полосой тайга, край неба чуть-чуть заалел.

Кубарь подумал: вот к его несметному богатству сейчас прибавится луна в миллион серебряных рублей... И верно, через несколько минут, сперва робко выглянул краешек ее, потом она стала расти, расти — и скоро, огромная и круглая, закачалась над черными, неясными отрогами тайги.

Однако, чем ближе подходил Кубарь к цели своего пути, тем более мысли его менялись и из легких, радостных переходили в тяжелые, мрачные думы...

Неприятное — колющее и леденящее сердце — чувство Кубарь испытывал почти всякий раз, когда ходил на добычу.

Безмятежные думы, навеваемые ровной, гладкой дорогой, давно остались позади. Теперь он шел осторожно, чутко прислушиваясь к тишине, часто останавливался, оглядывался назад...

Мысленно он клял в эту минуту сегодняшнюю ночь и тысячи других таких же вот ночей, под мрачным пологом которых творил он нехорошие свои дела.

Почему он, Кубарь, — такой разнесчастный и бедный мужик? Беднее всех, пожалуй, в их звероловном поселке. Всего-то навсего у него полдюжины капканов и силков, да и те всегда пустые. Заскочит наспех разве иногда хорек или лисичка. Если не сорвется — и то хорошо... Просто на бедняка и зверь не бежит...

А может быть, права Матрена, которая и днем и ночью ругает Кубаря за лень?..

Ленив Кубарь? Но кто же будет не ленив в этой таежной угрюмой жизни? Зимний день — с воробьиный шаг. Ночь так долга. Изба такая старая, дырявая: отовсюду ледяными змейками вползает холод. А когда холодно — спать хочется. Завернуться в мягкую медвежью шкуру — и спать.

С тех пор, как Кубарь стал промышлять по чужим капканам, он сделался еще ленивее. Его собственные силки стояли теперь пустыми, без приманки, скорее для вида, чтобы не заподозрили соседи-звероловы, что Кубарь — вор и нехороший мужик.

Но соседи все-таки узнали правду с того дня, когда его поймал Никита Боров — теперешний председатель их поселкового совета.

Вспоминая об этом случае, Кубарь и сейчас не может отделаться от того страха, который он пережил в тот памятный для него день.

Никита захватил Кубаря у самых своих силков с поличным: здоровая матерая лисица, только что вынутая Кубарем из Никитина силка, болталась в его руках.

Кубарь решил: расправа будет коротка. Кругом тайга. Он — один. Никто не узнает, никто не проведает, почему Кубарь валяется в снегу с простреленным черепом. А если узнают правду, скажут: поделом ему, не воруй!

Никита вскинул к плечу винтовку, нацелился в самое сердце Кубарю и сказал:

— Стой, поганый ворюга! Ни с места! Вот когда ты мне попался!.. А я-то думаю, думаю, отчего у меня силки пустые стоят?.. Так вот кто у меня ворует!

Кубарь задрожал, как в осень лист, и подумал: «Достукался, пришел конец...»

Никита — сравнительно зажиточный мужик. Его силки всегда добычей полны. Капканы у него все новые, такие хитроумные, приманка такая вкусная, хорошая — оленье мясо, свиное сало, — ни один зверь мимо не пройдет.

Но разве мог догадаться Кубарь, что Никита из-за своего благополучия смилостивится над ним, Кубарем, простит его?

А вышло именно так, как совсем не ожидал Кубарь.

Не опуская своей винтовки, Никита медленно, с раздумьем произнес:

— Ладно, хорек несчастный, так и быть, прощу на этот раз. Только ты мне одно слово дай.

Кубарь хотел броситься в ноги Никите.

— Стой! — закричал тот. — Дай ты мне слово, что на выборах за меня голос держать будешь. Да не ты один — подговори своих товарищей... Смотри!.. С тем я тебя и милую...

Знал Кубарь Никиту хорошо. Добра у него немного в сердце — злое дело Никита помнит долго и при случае обязательно отомстит.

Когда наступили выборы, Кубарь говорил всякому:

— Голосуй за Никиту... Нужный он человек. Право! Нам, беднякам, в случае чего, к кому кинуться, у кого взять — известно — у Никиты. Он всегда даст в долг, не откажет. И человек он крепкий. Постоит, где надо...

Хлопоты Кубаря даром не пропали: пятью голосами оказался Никита выше остальных кандидатов.

Но то, что скрыть хотел Кубарь от людей, — не утаилось, всплыло понемножку. Должно быть, есть и у тайги уши и глаза.

Кубаря стали презирать и опасаться. Некуда Кубарю сунуться. Давит нужда. И Никита с глаз его гонит: не дам ничего — квиты мы.

И вот потихоньку стал Кубарь снова поворовывать. Добирался и до Никитиных силков и капканов. И шел сегодня Кубарь как раз на его капканы.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Пытка страхом

 

 

Обшарил Кубарь Никитины капканы. Первый был пуст, второй был пуст, а в третьем (у Кубаря радостно екнуло сердце), как свежий хлопок снега, — серебристый горностай...

Дрожащими от волнения и радости руками, словно боясь грубым прикосновением попортить драгоценную шкурку зверька, Кубарь осторожно освободил придавленную мордочку горностая, с минуту любовался своей добычей, потом тихонько опустил в сумку.

Теперь надо было поставить приманку и затрусить снежком алую струйку крови, черневшую на снеговом настиле под капканом.

Когда все было готово, Кубарь с тем искусством, которому научил его долгий опыт, стал заметать свои следы. Убедившись, что все благополучно, он двинулся дальше, к следующим силкам и капканам.

Скользил он почти неслышно, хоронясь на всякий случай от лунного света под тенью елей и пихт.

Вдруг из-за одной развесистой ели, где был прорыв лунного света, между ветвей, блеснули навстречу Кубарю два ружейные ствола.

Кубарь не успел даже отпрянуть, как вышли две черные тени с опушки и преградили ему дорогу.

- Стой!..

Кубарь слышит — знакомый голос. Но страх, насевший на него неожиданным медведем, мешает ему вспомнить, кому принадлежит этот голос.

— Второй раз ловлю я тебя у моих силков. Нехорошо...

Кубарь узнает человека. Это — Никита.

К дрожащему Кубарю подходят вплотную Никита и его сын Кирик.

Кубарь стоит, не шевелится. Стоят Никита с Кириком и тоже словно застыли. Дула их ружей сверлят черными глазами Кубарю грудь. Молчание... Никита точно раздумывает, что ему теперь делать с Кубарем. Он говорит совсем хладнокровно:

— Понравились тебе, видно, мои силки... А?..

На Кубаря этот хладнокровный тон действует ободряюще. Он никак не ожидал, что с ним станут разговаривать. Быстрая беспощадная расправа... Кубарь хорошо знал звериные законы тайги.

А Никита опять без злобы, не горячась:

— Так, так... Хороший же ты, Кубарь, зверолов. Ловкий... Только все же нехорошо, что ты попался...

Кубарь еще больше оправляется от этих слов. От сердца его отлегли страхи. Холод не леденит его, как в первый момент; оно обливается теплой, успокаивающей волной надежды...

Никита снова говорит:

— Однако разговор вести с тобой, когда у тебя за плечами винтовка — дело не верное. Дай-ка ее сюда...

Кубарь с радостью снимает с плеч свою винтовку и отдает Никите. При этом у него мелькает мысль: «Арестовать хочет. Ну, да ему же теперь можно»...

Он вкрадчиво говорит Никите:

— Ты поступай со мной по закону. Я ведь слово за тебя держал, помнишь?..

Смеется Никита:

— Помню, как же, помню... Только ведь слово-то твоё недаром получил. Лисичку мою помнишь?

Кубарь смущается. Голос у Никиты какой-то подхалимистый. Куда гнет Никита?

— А по закону я с тобой должен поступить, это ты верно, — снова молвил Никита. — Только закон у меня свой — таежный... У нас он испокон веков ведется... Ты его знаешь, небось?..

— Ты поступай со мной по закону... — повторяет Кубарь дрогнувшим голосом.

— Ну да... Я ж и хочу по закону, — смеется опять Никита. Но смех его заставляет Кубаря трястись от нервной лихорадки. — Ты, Кубарь, мастер бегать на лыжах и заметать следы. Такой мастер, что мы с сыном вторую неделю выслеживаем тебя, пока ты вот сегодня нам не попался... Большое беспокойство задал ты нам. Право... Ночи напролет не спал я, все думал, как бы тебя изловить... Так вот, чтобы не оставаться тебе в долгу предо мною — побеспокойся теперь немножко и ты... Гляди, если ты пойдешь сейчас на лыжах напрямик до той вон сосны, что выступила впереди всех деревьев на опушке, то встретишь на своем пути целых четыре медвежьих ямы... хорошие ямы, глубокие, и в каждой крепкие острые колья. Если медведь попадет — не выскочит, будь покоен... Да если и человек свалится — тоже каюк... Понял?.. Так вот, ты пробежишь два разика по этой дорожке до сосны и обратно, а мы посмотрим на тебя — в самом ли деле ты такой ловкач, что и в медвежью яму не угодишь... Только тикать не думай — пристрелим. А если пройдешь и вернешься целехонек — домой вместе пойдем, и ничего тебе не сделаю... Вот... Ну, дуй!..

У Кубаря поплыло все перед глазами... Помутился у Кубаря разум от ужаса... Закачалась угрюмая стена тайги...

Он лязгнул зубами, как затравленный собаками волк.

— Никита, ты — власть... Я голосовал за тебя... У тебя не должен быть такой закон. Ты меня суди по настоящему закону, по бумагам, как в них писано...

— По бумагам?.. Ха-ха-ха...

Смеется Никита, ему как эхо вторит Кирик, за ними звонко повторяет вспугнутая тишина тайги...

— По закону, говоришь, по бумажному?.. — разом оборвав смех, жестко спрашивает Никита. — Ладно. Это потом, а пока я посмотрю, как ты прогуляешься по медвежьим ямам. Ну, ступай! Ладь лыжи!.. Нам разговаривать с тобою времени нет! А то...

Два дула опять с угрозой впились в Кубаря.

И снова Кубарь лязгнул зубами и кинул было робкий взгляд кругом... Впереди — роковая дорога, ровная, гладкая, сверкающая при лунном свете, справа — Никита, слева — Кирик, позади — молчаливая хмурая стена тайги... Сделай малейшее движение от показанного пути в сторону — и два заряда вопьются в тело.

Кубарь навострил лыжи к сосне.

Никита и Кирик уставились в его спину жадными глазами. Они наслаждались диким животным ужасом, который переживал Кубарь.

А Кубарь, ринувшийся сгоряча, что было сил, вперед, отъехав несколько шагов, вдруг замер. Ноги у него подкашивались, сводила колени судорога, и сам он весь дрожал мелкой отчетливой дрожью.

Сзади его раздался крик.

— Вперед, вперед, ворюга! Стреляем!

Кубарь снова сорвался, отъехал осторожно два—три шага и снова замер.

С мольбою, жалобно смотрел он назад, но Никита и Кирик, как черные лесные тени, стояли неумолимо с винтовками, вскинутыми к плечу. Пара блестящих стволов зорко сторожила каждое его движение, и каждую минуту заряд неумолимого и меткого свинца мог раздробить ему череп.

Кубарь опять двинулся вперед. Глаза его, широко раскрытые от ужаса, гладили ровное белое пространство. В каких местах, где находились грозящие смертью медвежьи ямы? Никаких признаков... Обычных вешек, указывающих зверолову на их присутствие, не было видно. Должно быть, Никита и Кирик нарочно выдергали вешки, чтобы Кубарь мог вернее угодить в яму...

Кубарь двигался осторожно, то приседал, то вдруг шарахался в сторону, когда глазам его мерещилось что-либо подозрительное. Временами ему чудилось, что крепкий снеговой настил колышется под его ногами, подается, раскрывая предательски скрытую яму... И до самых пят пронизанный жестким холодом, Кубарь делал кошачий прыжок назад...

Сзади он слышал подхлестывающий громкий крик Никиты и Кирика.

Кубарь обливался холодным потом, он чувствовал, что волоса его под шапкой шевелятся, поднимают ее...

Вдруг Кубарь обо что-то сильно стукнулся. От неожиданности он отпрянул назад и полетел на спину. Сзади — взрыв хохота... Впереди — глядит Кубарь — сосна...

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Человечий вой в тайге

 

 

Кубарь поднялся, пошатываясь, и корявой рукавицей провел по вспотевшему, измученному лицу.

Радость захлестывала сознание. Руки дрожали, губы кривились блуждающей улыбкой...

Две черные тени подошли и встали рядом с ним.

— Ну и потешил же ты нас... — сказал довольным тоном Никита, словно ободряя и подхваливая Кубаря. — Пришлось тебе попотеть, вижу... Только ведь ям—то не было, мы тебе сбрехали, чтоб ты помучился да вспомнил всех наших горностаев и лисичек... Вот он, закон-то каков, узнал?.. А теперь мы ужо с тобой под расчет расквитаемся... Как думаешь, Кирик?..

Тот молча кивнул головой.

Кубарь метнул затравленный глаз сперва на Никиту, потом на Кирика и все понял...

Рыча, как разъяренный волк, он вдруг бросился на них... Борьба была недолгая. Отчаянные крики Кубаря потонули в глухом таежном бору...

Луна прошла половину своего пути и стояла высоко над черными отрогами тайги. Казалось, одной ногою ночь находилась в прошлом дне, другой вступала в новый, который через восемь долгих часов бросит в хмурое зимнее небо багровые стрелы зари.

В белом безмолвии равнины, прочь от стены тайги торопливо шамкали лыжи: жи-гжи, жи-гжи.

Это возвращались домой Никита и Кирик.

А глубину тайги, ее вековое ночное молчание вспарывал челове-ческий крик...

Шумно перекликались вороны, вспуганные этим криком, гудели сосны, гудели ели, пыхтели пихты. Глухо стонала тайга... Сначала — человеческим, раздирающим сердце криком.

Минутами крик умолкал. Тогда отчетливо вверху, в свежих ветвях, слышался шорох перелетающих птиц или хриплое испуганное карканье...

Потом — неожиданный новый взрыв дикого вопля, мольбы, отчаяния... ругательства... опять молчания и вот... там, в самой глубине тайги, где в дикой смертной схватке переплелись гигантские сучьи и ветви деревьев, где глухая ночная чаща казалась черной бездной, — протяжно завыл волк...

Холодный пот прошиб Кубаря. Он оборвал отчаянный свой крик и замер. Прислушался...

Далеко в глубине таежной опять раздался протяжный вой. Ему откликнулся, как эхо с противоположной стороны, такой же вой...

Кубарь в ужасе напряг все силы. В мускулы рук и ног до боли впились крепкие веревки, привязавшие его к высокой стройной сосне. Казалось Кубарю — даже сосна подалась и закачалась, но веревки не лопнули, не развязались. С каждым новым усилием они будто накалялись на огне, жгли Кубарю руки, ноги, живот...

В эту минуту тягучий вой раздался совсем близко...

Тишь... Все замерло...

Вдруг разом лопнула и разлетелась тишина. Голодный сладострастный звериный вой слился с последними криками человека...

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Присоединяйтесь к обсуждению

Вы можете написать сейчас и зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, авторизуйтесь, чтобы опубликовать от имени своего аккаунта.

Гость
Ответить в этой теме...

×   Вставлено с форматированием.   Вставить как обычный текст

  Разрешено использовать не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отображать как обычную ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставлять изображения напрямую. Загружайте или вставляйте изображения по ссылке.

Загрузка...
×
×
  • Создать...