Перейти к содержанию

Извечное противостояние.


Рекомендуемые сообщения

 

Лапсин Г.М.

 

От редакции. Многие учёные-экологи, оценивая роль волка в природе и жизни человека, категорически выступали против авиаотстрела, не считая, однако, правильным вводить абсолютный запрет на добычу этого хищника. Они считали, что необходимо изменить стратегию взаимоотношений с волком: отказаться от тотальной войны с ним, приняв за основу регуляцию его численности. Основную роль здесь должны играть опытные охотники-волчатники. «Важно поощрять подлинных мастеров-волчатников, а не «заготовителей» или добытчиков при помощи авиатехники. Ведь одно дело сутками ходить за зверем с ружьём и флажками и совсем другое — упражняться в меткости с вертолёта» (Д. Бибиков, Ф. Штильмарк. «Враг народа или пушной зверь?» — газета «Зелёный мир», № 12, 1993 г.)

Но авиаотстрел волков в нашей стране всё-таки проводился, особенно в таких труднодоступных районах как Якутия. Предлагаемый читателям очерк опытного промысловика Г. М. Лапсина интересен, прежде всего, в историческом плане. — Вхожу в зону работы, — по рации сообщил командир вертолёта МИ-2 невидимому диспетчеру в аэропорту Ленска, — высота сто метров. Связь через пятнадцать минут.

Голубая машина, накренившись, понеслась вниз; земля стремительно приближалась, враждебно ощерившись зубьями лиственниц и елей. Лётчик выровнял машину — меня вдавило в сиденье второго пилота, которое я занимал по праву стрелка.

Под нами с калейдоскопической быстротой мелькала долина речки Хотого. В лучах яркого мартовского солнца ослепительно блестел искристый снег. На деревьях и кустарниках, переливаясь всеми цветами радуги, колобродил иней. Март в Якутии — зимний месяц и весьма благоприятный для отстрела волков: дни довольно длинные, морозец в пределах пятнадцати-тридцати градусов, коряги, пни, кочки находятся под толстым слоем снега. Ничто не отвлекает охотников от поиска серых разбойников.

Долина расширилась: вдоль змеисто извивающейся речки толпятся пышнотелые, тёмноликие ели. Дальше на многие километры простираются кочковатые мари — болота, поросшие карликовыми берёзками и ивами. Сверху они кажутся пожухлой травой, хотя на самом деле достигали высоты двух метров.

Мы внимательно осматриваем окрестности в поисках волков. Встречается много лосиных следов и лёжек. Рядом с ельником стоит пара лосей — корова с телком. Большие мохнатые уши зверей, как локаторы, всё время направлены в нашу сторону.

Сверху хорошо видны штрихи заячьих троп. На корявой грустной сосне сидит глухарь. При нашем приближении он улетел в сторону синеющего вдалеке леса.

На снегу видим строчку следов. Зависли — старые волчьи. Звери прошли несколько дней назад вверх по речке. Лишь изредка сворачивали в марь и опять возвращались на плотный снег и лёд старых наледей.

Под нами бескрайная, безмолвная, унылая, на десятки километров во все стороны, гарь. Поваленный лес, как противотанковые надолбы, лежит в хаотическом беспорядке. Редко стоящие деревья, словно трубы Хатыни, уныло уставились ввысь, в голубое небо.

Вертолёт резко завалился на левый борт — земля накренилась, и я увидел на снегу расплывчатое серое пятно.

— Волки задрали лося! — прохрипело в наушниках.

— Они где-то рядом! Поднимись выше!

Натужно урча, вертолёт по спирали ввинчивается в небо. На боковом ручье свежие волчьи следы. Не раздумывая, бросаемся в погоню.

— Пять волков! — слышу сквозь треск в наушниках взволнованный голос командира. — Без моей команды не стрелять!

Перебрался в салон, где наготове лежали полуавтоматические боевой карабин Симанова (СКС) и ружьё ТОЗ 21-12 с необходимым количеством патронов. На боковой двери в салон вместо стекла вставлена металлическая задвижка — блистер. Отодвинул его. Бесноватый порыв встречного потока воздуха пахнул в лицо. Пристегнулся к ремням безопасности. Приготовился стрелять, сидя на жестяной банке неприкосновенного продовольственного запаса.

Молодой волк, высунув язык и тяжело поводя боками, тщетно пытался убежать. Временами он оборачивался, оскалив зубы.

— Приготовиться! — прохрипело в наушниках.

Ручей пьяно кружил среди мари. Снизились и подстроились под бег волка. Чтобы мне было удобно стрелять, пилот развернул машину левым бортом, примерно под сорок пять градусов к линии движения. Летели чуть сзади и справа от зверя, тряска была ужасной. Но обзор великолепный! Чтобы уменьшить амплитуду колебания ружья, держал его на весу. Вот прыгающая мушка на мгновенье остановилась на серой лобастой голове — выстрел, и волк кубарем, взметая снег, полетел через голову.

Моментально догнали второго, петляющего в крутых изгибах ручья и часто скрытого от нас деревьями и кустарниками. Мы летим по прямой, то отставая, то чуть не обгоняя уставшего беглеца, и тогда он, вздыбив волосы на загривке, злобно клацает зубами на вертолёт.

Ручей дурашливо виляет влево, в заиндевевшую накипь ерника. Машина круто накренившись, как беркут падает на жертву. Земля качнулась, игриво накренилась и встала на место. Выцелил по голове — зверь, в последний раз изрыгнув облачко пара, завалился на левый бок.

Вертолёт, словно легкокрылая птица, вспорхнул метров на двести и помчался отсекать зверей от леса.

Снизившись, преградил путь матёрому волчище, пригнувшемуся в устрашающей позе около ивового куста. На его коричневых клыках пенится жёлтая слюна, волосы на мощной спине ощетинились, будто зубья на опрокинутой бороне, налитые кровью глаза не предвещают ничего хорошего. Загнанный зверь чувствовал, что его отрезали от спасительной чащи. Парящая в воздухе машина со страшным грохотом, взметая снежные вихри, неумолимо надвигалась. У обреченного зверя не было ни единого шанса растерзать этого врага или скрыться. Интересно, какие образы проносились в эти роковые мгновенья в его лобастой голове? Что он чувствовал? Как воспринимал вертолёт? Наверное, как живую, огромную птицу с большим блестящим глазом во всю плоскую широкую морду и множеством более малых глаз по бокам, как могучее существо, зло рокочущее, невыносимо вонючее, изрыгающее жар, гром, ураганный ветер и смертоносные молнии.

Волк — зверь умный, хитрый скрытный и наблюдательный. Такие ценные качества выработались у него в результате длительного обитания рядом с человеком. По-видимому, он знает о человеке значительно больше, чем мы о нём. Несомненно, серый проныра давно уяснил, что лошадь и всадник, машина и водитель — не единое целое. И если лошадь и человека можно съесть, то машина совершенно несъедобна и без двуногого врага не представляет никакой угрозы.

Волки не видят человека в летящем на большой высоте вертолёте. Но сейчас воздушный корабль был от волка в каких-то сорока метрах. С большой долей уверенности можно заключить, что волк видел пилота в кабине, а меня — в проёме двери.

В данный момент он не мог опираться на опыт своих предков по той причине, что его не было. Опыт противостояния вертолёту предстояло набирать тем его сородичам, которым посчастливится выйти живыми из таких, как эта, мясорубок. Он не владел словом, значит не мог мыслить, думать; в своих действиях руководствовался только инстинктами, образами минувших времён.

Неведомая машина настойчиво преследовала, словно злой рок. И никуда от неё нельзя было скрыться. Её недовольное рычание не прекращалась ни на мгновенье; от страшного грохота ломило в ушах, раскалывалась голова и подгибались ноги. Его обуял неведомый ранее животный страх. Последний раз устрашающе прыгнул с раскрытой клыкастой пастью на ненавистного врага; небо вдруг качнулось и всё померкло...

Четвёртый волк, развернувшись, в изнеможении уходил тяжёлым галопом по пробитой тропе. Его постигла та же участь, что и остальных. Но где пятый? Пролетели до того места, где вспугнули зверей, — нет. Развернулись. Внимательно осмотрели волчью тропу. На старых лосиных переходах я увидел едва заметные волчьи следы. Они привели нас к редкому ельнику, зелёным частоколом громоздившемуся вокруг небольшого озерка. Описали два круга — серый хищник как в воду канул. Не было и выходных следов.

Сели на входных следах рядом с худосочным лесом. Свежие следы привели меня к поваленному дереву, засыпанному полуметровым слоем снега. Хитрый зверь раскопал снег под вывороченными корнями и притаился где-то под стволом. Обошёл вокруг и не обнаружил зверя. Он, конечно, прекрасно слышал мои шаги, но ни малейшим движением не выдал своего присутствия. Вероятно, надеялся на мою никчёмность. Но не тут-то было. Я раскопал снег и выстрелил под ствол в направлении предполагаемого нахождения беглеца. Под снегом послышалось какое-то движение в сторону кроны и всё стихло. При тщательном осмотре я заметил маленькое отверстие в снегу. Подошёл вплотную. На меня внимательно и, как мне показалось, без тени страха уставился круглый волчий глаз. Наши взгляды встретились. Матёрый хищник, не мигая, ни единым движением не выдавал своего присутствия. Какими же надо обладать мужеством, выдержкой и терпением перед лицом смертельной опасности! Казалось, что передо мной не живое существо, а окаменевший сфинкс. Человек в данной ситуации попытался бы выскочить наружу и скрыться в спасительной чаще. Но не волк. Скорее всего его удерживал многовековой опыт предков, базирующийся на человеческой невнимательности.

Подбираем волков и держим курс на Ленск. В полёте планирую наши дальнейшие действия. Впереди ещё шестьдесят пять лётных часов на отстрел волков в охотничьих угодьях госпромхоза «Ленский», территории, равной Чехословакии. Занимая три природно-географические зоны, угодья простираются почти на четыреста километров вдоль р. Лены с юго-запада на северо-восток и с юга на север — на двести километров. Облесенность территории составляет примерно девяносто пять процентов, в то время, когда на одного жителя района приходится жизненного пространства чуть ли не два с половиной квадратных километра! Волки наносили огромный ущерб промысловым и сельскохозяйственным животным. Бороться с ними наземными методами было неэффективно.

Ежегодно нам централизованно выделяли средства за счёт страхового фонда сельскохозяйственных животных на отстрел волков на семьдесят лётных часов. Да ещё промхоз выделял собственные средства на десяток-другой лётных часов. Мне, как главному охотоведу, посчастливилось в течение тринадцати сезонов организовывать борьбу с волками и самому принимать в ней активное участие.

Начиная с января, мы проводили опрос охотников, специалистов промхоза, лётчиков и водителей нефтеразведки о наличии и встречах волков. Несмотря на противоречивые сведения, к началу отстрела складывалась достаточно определённая картина об их численности и местонахождении.

Как правило, стрелками были работники промхоза. В своё время удача сопутствовала Михаилу Серкину, а однажды Юрий Константинов обнаружил в бескрайней гари стаю в одиннадцать серых хищников и всех отстрелял за один вылет!

При отстреле волков с вертолёта образуется своеобразная команда из стрелка и пилота; чем выше их профессионализм, тем эффективней отдача. Стрелок является ключевой фигурой. Он должен хорошо знать территорию, на которой ведётся отстрел, уметь читать карту, привязываясь к местности, и наоборот — в любой момент показать точку на карте, где находится вертолёт; знать места обитания хищников, уметь различать следы, отлично стрелять из нарезного и гладкоствольного оружия, обладать отменным здоровьем, недюжинной силой и выносливостью, помноженной на смелость и любовь к охоте! Мне приходилось работать со многими пилотами вертолётов. Большинство из них — высококлассные лётчики. Но пилот ещё должен уметь видеть сверху волчьи следы, распутывать их и, летя над ними, не терять их.

Меня всегда поражал высочайший профессионализм гражданских лётчиков, пилотирующих вертолёты. В те далёкие времена санитарная норма составляла семь часов в сутки и зачастую её продляли. Работали на геологов, сейсморазведку, рыбаков и охотников. А так как в тайге почти не было оборудованных площадок, самостоятельно их подбирали. Зачастую пилоту приходилось принимать нестандартные решения.

Отстрел волков с вертолёта — это тоже охота, охота редкая, весьма динамичная, волнующая и азартная; стелящиеся по матовой наледи таёжной речки звери бесподобно красивы и величавы, их бег лёгок и изящен! Всё в сумасшедшем движении: и волки, и винтокрылая машина, и мельтешащие перед глазами вечнозелёные кедры и ели, и багровое солнце, шаловливо вращающееся вокруг нас! Незабываемая радость для глаз, для восторженно-ликующей души охотника!

Отыскав стаю, видишь зверей в течение двадцати и более минут в различных ракурсах и настреляешься вдоволь.

Вертолёту хватает заправки керосина на три часа полёта. Поэтому для «работы» остаётся час-полтора лётного времени. После обеда с нами был второй пилот. Полетели на северо-восток на речку Джерба. Тёмнохвойная тайга постепенно сменяется сосновыми борами, лиственничниками, и наконец оказываемся среди разреженных лиственничных лесов с обширными марями.

В бассейне Джербы пиратствовали две стаи серых разбойников. Но сколько мы ни «утюжили» мари — всё безрезультатно. Наше лётное время подходило к концу. Наконец, увидели на запорошенной снегом автомобильной колее свежие волчьи следы. Никуда не сворачивая, они тянулись вдоль реки. Места очень знакомые. И тут я вспомнил, что именно рядом с этой дорогой лежит издохшая лосиха.

— Летим прямо вон на ту сосновую куртину, — указал я лётчику и начал готовиться к стрельбе.

От полусъеденной туши лося в сосняк торопливо уходили два волка; впереди, то и дело оглядываясь и проваливаясь по брюхо в рыхлом снегу, бежал сильный матёрый самец. За ним, заметно отставая, волчица. В редколесье вертолёт не мог снизиться на оптимально убойную для ружья высоту. Только после третьего выстрела волчица уткнулась головой в снег.

Время поджимало. Решили забрать добытого зверя и затем добить матёрого. Выскочил налегке: без ружья и ножа. Подбежал к волчице, ухватил её за хвост и увидел, что она дышит: грудная клетка ритмично поднималась и опускалась. Глаза закрыты. В остальном зверь не проявлял признаков жизни.

«Живая, — удивился я. — Что делать? Если бежать за ружьём — можем не успеть добыть второго волка. А, была, не была!»

Ухватил недвижимого зверя и приволок к вертолёту. Второй пилот, согнувшись, стоял в салоне, готовый помочь затащить волчицу.

— Кинь мне топор!— крикнул ему.

Он увидел, что волчица дышит, в испуге мгновенно захлопнул дверь перед моим носом. По приказу командира приоткрыл её и выбросил топор.

Матёрый волк успел убежать далеко. Выдавили его в кочковатую марь, взлохмаченную кустарниками и клочьями пожухлой травы. Лишь в центре неуклюже, одинокой сиротинкой громоздилась кудлатая ель. Облетели по кругу — волка нет. Входной след есть, а выходного нет. Сделали ещё один круг. Нулевой результат. Пролетели по входному следу к одинокой ели, за которой прятался серый хитрец. Сверху отлично по следам было видно: волк крутился вокруг дерева, как часовая стрелка вокруг своей оси, всё время оставаясь с противоположной от вертолёта стороны. Отстрелять его на мари не представляло никакого труда.

Утром, как только первые лучи далёкого светила позолотили тайгу на высоком правом берегу Лены, мы вылетели в вершину речки Наторка, берущую начало с пологих отрогов, примыкающих к Патомскому нагорью. Это южная подзона тайги, граничащая с Иркутской областью. Сразу за Леной начиналась старая обширная, безрадостная гарь. Пожар уничтожил распрекраснейшие кедровые, лиственничные и сосновые леса. На каменистой почве дотла выгорело всё: кустарники, ягодники, мхи. Северные ветры и сильные дожди жадно вылизали пепел, обнажив каменистую, бесплодную пустыню. Унылый безжизненный пейзаж навевал грустные мысли о человеческой глупости и беспечности, приводящей к пожарам и полнейшей беспомощности при их тушении. Под нами скорбная снежная целина. Как на чистом листе белого ватмана видно всякое живое существо, волей судьбы попавшее сюда. Каждое стремится превратиться в невидимку или как можно быстрее скрыться в голубеющей вдали тайге.

В ложбине ручья стёжка свежих волчьих следов, теряющихся в высокоствольной темнохвойной тайге. Перед нами предстала красивейшая картина: по наледи ручья, искрившегося под золотистыми лучами солнца, в обрамлении зелёных кедров и елей, стремительно несутся друг за другом семь волков, растянувшись на добрые двести метров. Звери ещё не устали: бегут легко и изящно, выбрасывая далеко вперед передние лапы, а задние вытягивая в одну линию с гибким телом и пушистым хвостом. Оттолкнувшись ото льда всеми лапами, они легко, словно огромные птицы, взлетают в морозный воздух и парят над землёй. Их гибкие тела как будто не имеют костей, а суставы — эластичные, словно резиновые.

Деревья и довольно высокие берега ручья позволяли вертолёту лететь на высоте не менее ста метров. Я приготовил карабин.

Стрельба из нарезного оружия по бегущему в тайге зверю имеет свою специфику. Главное — не торопиться! Вертолёт сильно трясёт, поэтому карабин всё время приходится держать на руках, на весу. Необходимо совместить прорезь прицельной планки с мушкой и бегущим зверем, выбрать упреждение с учётом высоты, расстояния, углом наклона машины и углом движения зверя по неимоверно петляющему ручью; боковым зрением видеть закрывающие цель деревья. Сначала я палил из карабина, как из автомата. На одного зверя уходило до двадцати патронов. Затем приноровился.

Пристраиваемся к замыкающему караван зверю. Начинаю выцеливать: мушка вихляет из стороны в сторону и вверх-вниз; никак не удаётся хоть на миг задержать её на ритмично раскачивающейся груди волка. Вот наконец удалось совместить всё воедино: и прорезь, и мушку, и спину зверя — нажимаю спусковой крючок. В это мгновенье вертолёт тряхнуло — пуля ударилась в лёд, взметнув голубые брызги.

Командир виртуозно вывел машину прямо над волком, когда тот мчался в семидесяти-восьмидесяти метрах по прямой. Скачущая мушка упёрлась в переднюю часть прыгающей спины. Выстрел — и серый хищник, перевернувшись через голову, заскользил, как на салазках, оставляя на льду ярко-красную полосу.

Следующий волк, прижав уши, то и дело оглядываясь на приближающуюся машину, стелется надо льдом, казалось, он хочет уменьшиться в размере, чтобы остаться незамеченным. Долина ручья чуть расширилась. Вертолёт летел немного ниже, резко кренясь то на правый, то на левый борт, вписываясь во все повороты ручья. При левом повороте земля, накренившись, стремительно приближалась, казалось, что бескрылая машина рухнет вниз. Через мгновенье всё менялось с точностью до наоборот: земля возвращалась в своё привычное положение, а затем деревья вдруг комлями, словно копытами, взбрыкивали в бездонное голубое небо. Два моих выстрела были неточными.

Ручей повернул влево — волк вот он, рядом, но прицельной стрельбе мешает топливный бак. Передаю об этом пилоту, который немного сдвинул машину вправо. Мушка упирается в левый бок зверя. Выстрел — пуля перебивает позвоночник ближе к крестцу, отчего задняя часть как бы скрутилась под прямым углом и волочится по льду. Зверь, перебирая передними ногами, провалился в затянутую предательским снегом полынью. С трудом выбрался из неё, дополз до отвесного берега высотой не более метра, перекинул передние ноги через тонкий таловый куст, который рос в полуметре над ручьём, и, вконец обессиленный, притих.

Третьего волка мы проскочили в излучине ручья. Он увидел впереди себя вертолёт, остановился, секунду постоял и, проваливаясь по брюхо в рыхлом снегу, скрылся в густом ельнике.

Четвёртый зверь заметно устал. Тяжело поводя боками, он бежал, обречённо опустив голову. Ручей поворачивал влево, огибая скалу. Правый невысокий берег позволил пилоту снизить машину метров до семидесяти. Волк бежал из последних сил. Всю жизнь в качестве преследователя был он — кровожадный и беспощадный. А теперь сам превратился в преследуемого. Ствол карабина мелко подрагивал, мушка вытворяла привычные кренделя. Выбрав момент, я выстрелил — зверь, распластав ноги в разные стороны, проскользил по льду десяток метров, сгребая, словно бульдозером, снег, и затих.

Бросились преследовать остатки стаи. Характер местности менялся на глазах: берега ручья всё чаще сдавливали невысокие скалы, тайга становилась гуще, а деревья выше. Ручей незаметно превратился в горную речку с незамерзающими перекатами, над которыми клубился пар, а на ближайших кустах и деревьях белой накипью серебрился иней. Хитрые звери, словно тараканы, разбежались по многочисленным распадкам. Найти их в такой облесённой гористой местности было невозможно. Из стаи мы сумели добыть только трёх зверей.

Развернулись и полетели собирать отстрелянных волков. Эта работа трудоёмкая и не всегда приятная. Вертолёт чаще всего не имеет возможности совершить посадку рядом с добычей. Иногда приходилось тащить на себе волка более километра. В первое время я таскал зверя волоком, затем на поняжке. Однажды сгоряча взвалил себе на спину сорокакилограммового волка. Его голова моталась рядом с моей, а хвост волочился по снегу. Почувствовал, как что-то тёплое и липкое стекает мне за шиворот. Пока дошёл до вертолёта, волчья кровь натекла даже в ичиги. Облегчение наступило после того, как мне сделали камусные лыжи каждая шириной двадцать два и длиной двести сантиметров. Пилоты шутили, глядя на них: «Твои лыжи как запасные для самолёта АН-2». Кроме того, наши умельцы смастерили лёгкую пену из тонкого алюминиевого листа длиной сто и шириной сорок сантиметров с небольшими бортами. Это что-то вроде санок-ледянок. Волка, чтобы он не вываливался, я привязывал за голову к железной петле пены, за которую был привязан ремень от уздечки поняжки. Красота! Руки свободны, непомерный груз не давит плечи, пена с добычей легко скользит, точно вписываясь в лыжню.

Пришлось повозиться со вторым волком. Надо было далеко обходить промоину, за которой раненый зверь полузавис на таловом кусте. После выстрела волчья голова опустилась вниз. Я оставил карабин на левом берегу ручья и налегке на лыжах перешёл на правый. Подошёл к кусту, на ходу снимая поняжку. Нагнулся, чтобы вытащить добычу, — на меня в упор, не мигая, смотрят враждебные жёлто-зелёные глаза с бездонными чёрными зрачками. Взгляд у поверженного зверя был спокоен и надменен, как будто я, а не он был в безвыходном, плачевном положении. Мне не хотелось возвращаться за карабином. Решил добить подранка обломком ели толщиной с мою руку. Поднял её вверх и с силой ударил по лобастой голове — глаза на какое-то мгновенье зажмурились и грозно уставились на меня. Ещё удар! Такой же результат. Только в глазах появилась злоба и решительность. После третьего замаха деревина не успела ещё коснуться волчьей головы, как мощные челюсти перехватили сутунок, вырвали из моих рук, отбросив далеко в сторону. «Вот это зверюга!» — с восхищением подумал я, возвращаясь за карабином.

У нас оставалось для работы около сорока минут лётного времени. Перевалив на запад каменистое плато, оказались в долине речки Тампер, довольно каменистой и широкой. Было много старых волчьих и лосиных следов. Серые разбойники в разных местах задрали трёх лосей. Внимательно обследовали все ключи, но волков не обнаружили. Пилот предложил проверить каменистые отроги, поросшие лесом, которые находились выше нас. Вертолёт поднялся выше первой скалы, на которой как на капитанском мостике, насчитали шесть свежих волчьих лёжек. Хитрые звери со скалы просматривали долину на многие километры. Стоило лосю или другому животному оказаться в поле их зрения, как он сразу попадал в разряд обречённых. Наш вертолёт они обнаружили более чем за десяток километров и спокойно ретировались в безопасное место.

Вторую половину дня работали в северной зоне. По-весеннему яркое солнце бросало жирные тени на морозную заснеженную землю. В долине Большого Мурбая выгнали на искрившийся лёд двух волков. Широкая речка позволяла маленькому вертолёту едва втиснуться между многовековыми елями и лиственницами.

Вертолёт летел по отношению к волку непривычно низко, в каких-то двух-трёх метрах выше зверя. С неимоверной быстротой передо мной, как спицы в велосипедном колесе, мелькали стволы деревьев, тени, солнечные блики; рёв двигателей, многократно отражаясь ото льда реки и частокола деревьев, злым громовержцем терзал слух... Картечь пронеслась чуть впереди головы зверя. Он опешил и рванул к берегу, неуклюже проскальзывая задними лапами по гладкому льду.

Машина летела почти в метре надо льдом, медленно обгоняя зверя. Волк уже начинает взбираться на крутой берег под прямым углом к вертолёту. Успеваю бросить ствол на полметра левее головы и два раза выстрелить. Волк, густо окрасив снег, скрывается за заснеженным выступом берега. Тут же догнали второго волка, а у меня заклинило в ружье патрон. Пока с ним возился — волк напротив вертолёта. Откладываю ненужное ружьё и беру в руки карабин. Зверь напротив, в десяти метрах; мы с ним почти на одном уровне в параллельном движении. Вертолёт как бы катится по льду таёжной речки. Впервые так близко вижу волка в «свободном полёте». Мы не обгоняем его, бегущего со скоростью семьдесят пять километров в час по гладкому льду, словно по гаревой дорожке природного стадиона. Ничто не мешает ему. Его изящный бег зачаровывает: ни одного лишнего движения, это пластика, экспрессия, скорость и мощь одновременно в сочетании с совершенством форм тренированного тела, выдержавшего жесточайший естественный отбор.

Зверь косит на нас кровяным глазом, уши прижаты, голова опущена. Он пригибается под концами вращающихся над ним с бешеной скоростью лопастей. Воздушные потоки шаловливо играют его серо-рыжими пышными волосами. Выцеливаю по лопатке — зверь, как подрезанный под передние ноги, делает кульбит и, обмякший, долго скользит на спине, безвольно раскинув лапы.

Пошёл к первому. Он лежал за ивовым кустом, подпустив меня на три метра, и только тут неуклюже бросился прочь. Нам иногда приходилось добивать подранков, и никогда волк не нападал на человека.

Морозным утром вылетели на северо-запад с таким расчётом, чтобы переночевать в посёлке Витим, где был аэродром, обслуживающий вертолёты.

Вся тайга изрезана профилями, словно шрамами, дорогами, по бокам которых навалены груды неиспользованного гниющего леса.

В верховьях речки Тымпычан долина широкая и заболоченная, с разряженными корявыми деревцами. Лосей нет. Изредка встречались запорошенные следы — не то волчьи, не то оленьи. Нет копытных — нет и волков. Потихоньку сваливаем в сторону Витима. Наконец в сосновом редколесье цепочка волчьих следов. Невозможно разобрать, сколько в стае серых разбойников. Через четверть часа настигли беглецов. Три волка уходят от нас, тараня целик. Стреляю из карабина. На первых двух затратил пять патронов.

Погнались за третьим. След привёл в густой сосновый остров и потерялся. Сделали несколько кругов. Мне показалось, что под наклоненной сосной, присыпанной снегом, мелькнуло что-то серое. Выстрелил по дереву из карабина. Никакого результата.

— Михалыч, подходи к волку по входным следам, — предложил пилот.

— Хорошо, но ты отвлекай зверя с противоположной стороны.

С ружьём наизготовку подошёл к сосне с комлевой части метров на семь. Вертолёт кружится напротив. Снежная пыль вперемежку с кухтой сыплется вниз. Под сосной снег примят волчьими лапами. Чувствую, что хитрый зверь рядом и боюсь спугнуть. В густом сосняке плохая видимость. Лётчик решил нагнать на меня упирающегося волка. Вертолёт завис на месте, чуть снизился и, обрушивая с деревьев комья снега, начал надвигаться в мою сторону. Даже страшно стало — вдруг рухнет прямо на меня. Зверь тем более испугался. Опустив хвост, он пятится задом, всё время оставаясь прикрытый деревом и невидимый с вертолёта.

На следующий день возвращаемся в Ленск. Погода портится: серые сумрачные тучи опускаются всё ниже и ниже, сыплется мелкий снег. Видимость ухудшилась, настроение — тоже. На обширных марях среди безбрежной старой гари, изъезженных вдоль и поперёк на вездеходных автомобилях охотниками на лосей, обнаружили волчьи следы. Хищники тоже пользовались плодами цивилизации — безбоязненно бежали по укатанной машинами колее.

Вертолёт быстро летит над автомобильной колеёй. По сторонам, в молочной снежной пелене, мелькают кустарники, остовы обгорелых деревьев, жалкие остатки от добытых охотниками лосей, линейки профилей и паутина дорог. Слева в кустарнике на алеющем снегу распласталось что-то серое, бесформенное, с которого слетели два чёрных, как смоль, ворона.

— Задранный лось! — кричит пилот, разворачивая машину.

— Волки где-то рядом. Надо найти выходные следы!

От растерзанной туши вился лёгкий пар.

Вот и свежайшая тропа в алых крапинах. Звери один за другим, подогнув под себя передние ноги, опускаются с головой в снег и, отталкиваясь задними, чистят шкуру от налипшей лосиной крови, оставляя за собой красные канавы. Нажравшись до отвала парного мяса, отяжелевшие хищники бегут медленно и неуклюже сначала по целику, затем выбираются на автомобильную колею. Почуяв погоню, отрыгивают в снег здоровенные куски непереваренного мяса. Шесть волков, опорожнив переполненные желудки, как ни в чём не бывало лихо мчатся к синеющей стене живого леса.

— Не стреляем, — говорю командиру. — Сначала отсечём от леса!

Вертолёт несётся параллельным курсом со стаей и успевает преградить ей путь к спасению. Развернувшись, волки по дороге бросились от нас прочь. На чистой мари, как на ладони, видна вся стая: впереди матёрый волк, олицетворение мощи и красоты, за ним старая волчица и молодые.

Вертолёт, развернувшись левым бортом, летит точно над стаей. Ничто не мешает стрелять из ружья на расстоянии не более пятидесяти метров. Выцеливаю по холке — стреляю. Шесть выстрелов — шесть уложенных в ряд серых разбойников! Такое у меня было только один раз в жизни.

Удачный день! Грузить зверей — тоже одно удовольствие: вертолёт подлетал к каждому зверю вплотную. Подтащил к люку последнего, обмякше-аморфного, словно без костей. Поднял за холку и чувствую на себе волчий взгляд: на меня зелёным глазом косит полностью обездвиженный беспомощный молодой волк. По-видимому, картечью ему перебило позвоночник в области лопаток. Торопливо столкнул его в снег, достал карабин. Сухо щёлкнул выстрел...

Быстротечно пролетело время отстрела. На четыре десятка штук уменьшилось поголовье кровожадных хищников.

Человек методично наращивает техническую мощь в извечной борьбе с волком, который с поразительной быстротой адаптируется к изменяющимся условиям среды обитания и к самому человеку. За очень короткий период волки проявили изумительную сообразительность и коренным образом изменили своё поведение по отношению к вертолёту. Сначала им не было никакой надобности отличать вертолёт МИ-8 от МИ-2: что-то там вверху назойливо рокочет, ну и пусть себе рокочет. Они спокойно устраивали днёвки на открытых местах, не обращая внимания на вертолёты. Но с началом отстрела с вертолётов, стали устраивать днёвки только в глухих, облесённых местах. При этом не обращали никакого внимания на большие вертолёты. Но стоило появиться «Двойке», как они стаей уходили в такую лесную чащу, откуда их невозможно было выкурить ничем. Через несколько лет преследования хитрые звери, задрав лося, устраивали лёжки где-нибудь невдалеке в лесном острове, но, только услышав звук приближающегося на низкой высоте вертолёта, бросались врассыпную в разные стороны. Успеешь взять двух-трёх — хорошо, остальные успеют благополучно скрыться в густой тайге.

Вся тайга, словно паутина, опутана профилями и зимними дорогами, вернее, колеями от вездеходных автомобилей; последние проторены охотниками на лосей. Человек бездумно, сам устроил волкам лёгкую и сытую жизнь. Тридцать-пятьдесят лет назад серые хищники в зимний период испытывали неимоверные трудности в поисках диких копытных животных. По рыхлым якутским снегам даже такому крупному хищнику, как волк, передвигаться очень трудно. То ли дело сейчас! По машинным следам, проложенным по самым кормным лосиным местам, волки бесшумно и играючи покрывают огромные расстояния. Как серые призраки, подкрадываются к кормящимся лосям на десять-пятнадцать метров. Иногда матёрый волк в несколько прыжков догоняет убегающего в панике лося, прыгает на него сзади. Вгрызается мощными челюстями в промежность и вырывает её вместе с прямой кишкой. Бедный лось бежит, разматывая по кустам парящие на морозе кишки.

С поразительной быстротой волк меняет своё поведение в отношении человека; тысячелетиями он беспрекословно признавал превосходство человека, а в настоящее время происходит переоценка ценностей. Издревле каждый мужчина представлял для волчьего племени реальную угрозу: смелый и мужественный противник, к тому же он был вооружён: воин в соответствии с реалиями своего времени — от копья до огнестрельного оружия; сельский житель — от вил до тесака и гладкоствольного ружья.

В настоящее время мужская половина человечества в большинстве своём инфантильна, изнежена и безоружна — маленькую болонку боится, как чёрт ладана, не то что серого разбойника. Кого сейчас встречает в родной стихии свирепый хищник? В основной массе — безоружного человека, испытывающего панический ужас при виде волка.

По экономическим причинам резко сократилась активная борьба с волком, который всё чаще стал нападать на человека. Регулирование численности этого хищника всегда было и остаётся прерогативой государства.

Несмотря ни на что, нам на роду написано — одновременно ненавидеть хищника и восхищаться этим красивым и умным зверем!

 

 

 

 

Альманах "Охотничьи просторы"

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Присоединяйтесь к обсуждению

Вы можете написать сейчас и зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, авторизуйтесь, чтобы опубликовать от имени своего аккаунта.

Гость
Ответить в этой теме...

×   Вставлено с форматированием.   Вставить как обычный текст

  Разрешено использовать не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отображать как обычную ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставлять изображения напрямую. Загружайте или вставляйте изображения по ссылке.

Загрузка...
×
×
  • Создать...