Перейти к содержанию

Вот такая она - тяга...


Рекомендуемые сообщения

 

Вальков С.Е.

 

Не люблю категорических утверждений и всё же рискну сказать, что среди нашей охотничьей братии едва ли найдется много тех, кто равнодушен к весенней охоте на вальдшнепиной тяге, и уж совсем редко встретишь откровенно пренебрегающих ею. Почему любима, чем привлекает сердца как городских, так и сельских охотников эта незатейливая охота?

Где-то прочитал я фразу: «Не насытятся очи зрением, не наполнятся уши слушанием». Если считать, что охотник приходит на тягу в лес всего на два-два с половиной часа, а стреляет не более двух-трёх, много — пяти раз, то всё остальное время он становится невольным созерцателем окружающей его бурной и увлекательной — для пытливого взгляда — многообразной жизни весеннего леса, наполненного стремлением к любви всех живых существ. Человек непременно почувствует эту любовь, и, подпадая под стихию её животворной силы, душа его откликнется на это общее движение жизни, наполняя всё его существо радостью и какой-то особой нежной грустью.

Количество поклонников весенней тяги можно сравнить разве что с числом любителей пострелять уток в день открытия летне-осенней охоты. И та, и другая охота — праздник, но какие же они разные! Последней предшествуют долгие сборы и приготовления — сбиваются компании, ведутся переговоры, собирается внушительная экипировка — от болотных сапог и гидрокостюма до резиновой лодки и палатки, не говоря уж о таких мелочах как спальные мешки, рюкзаки, топорики, походная посуда... Заготавливаются в большом количестве патроны, проверяются манки, чучела... — да мало ли что понадобится в таком серьёзном деле. Всё хозяйство с трудом в багажник запихнешь. А как приедут на место, поставят палатки да запалят костры, да затеют шумное застолье с обильным питьём и закуской... И далеко за полночь не смолкают громкие разговоры, смех, песни, пока не грянет в ночное небо гулкий дуплет, и может на час-полтора угомонятся все до скорого уже подъёма. А, между тем, охотники всё подъезжают. Вот уверенно прострекотал старенький мотоцикл, подбросив местного охотника, задержавшегося по каким-то своим деревенским делам. Издалека видно, как нащупывает верный путь к приглянувшемуся когда-то месту голубой свет фар мощного внедорожника, или слышен надрывный рёв мотора старенького местного автобуса, засевшего в глубокой колее. И долго мелькает в лесу за пожней свет фонарей, стучат по лозняку топорики, суетятся вокруг машин мужички, кляня неосторожного водителя и непредвиденную задержку.

Совсем другое дело — тяга! Долгих сборов она не требует — оделся по погоде, сунул в ягдташ, много, с десяток патронов, пару бутербродов да маленький котелок, чтоб до начала тяги чайком погреться, ружьё за плечи и — в лес. Хорошо, когда рядом с тобой добрый товарищ, а нет — так и один пойдёшь. На тяге-то всё равно разойтись придётся. У каждого своё местечко. Есть и у меня давно полюбившаяся поляна на старом горбане, как называют местные небольшую горушку сразу за деревенским полем. Поле это появилось лет тридцать назад, когда повальная мелиорация уничтожила здесь обширный мокрый луг с бесчисленными болотцами, мочажинами и ручейками, питавшими быструю, весёлую нашу речку. Теперь речка обмелела, заленилась, закрылась от солнечных лучей зелёными листьями кубышки и спит в заросших камышом берегах, вспоминая былую удаль. И ручей у западного склона горбана, в который полянка моя упирается, только весной ручьём назвать можно, а летом воды в нём не стало, и угадать его можно только по яркой зелёной осоке да по небольшим валунам вдоль русла. Недаром ручей Каменным зовётся. До мелиорации разливался он широко, заполняя водой низины, разбегаясь ручейками по небольшим овражкам, мелководьями нежась на прилегающих к нему лужайках. На эти мелководья шли из речки на нерест щуки, и деревенские мальчишки бегали охотиться на них с самодельными острогами.

Бывало, на глухариный ток идёшь, а уж в голове держишь — как ручей переходить будешь. На берегу вырубишь шест, сапоги доверху развернёшь и, осторожно ощупывая дно, упираясь шестом в камни, медленно пробираешься через быстрый весенний поток.

Теперь о глухариных токах в тех местах только рассказы остались. А вот на тягу, на поляну эту, хожу по-прежнему. Конечно, и она изменилась, подзаросла за эти годы; мелоча с той стороны, где она в ельник упирается, вытянулись в берёзовую релку вдоль всего её края; редкие ёлочки, что по плечо мне были, стройными красавицами стали, но далеко ещё им до старой ели на вершине горбана, в самой широкой части поляны. Маяком возвышается она над окружающим лесом, хорошо видно её и от ручья, и со стороны поля. Наверное, потому вальдшнепы и сохранили по сей день верность этому месту.

Много весенних вечерних зорь встретил я на этой поляне, и ни одна на другую не похожа, все разные! Но есть среди них такие, что иной раз зимой о весне помечтаешь и сразу эти тяги вспомнишь до мельчайших подробностей.

 

В начале семидесятых годов решили мы с другом (он из этих краёв был) поохотиться на тетеревином току — это недалеко от деревни. Поехали на его мотоцикле. Нынешняя дорога ещё не начинала строиться, а старую дорогой можно было назвать только при очень большом воображении. Она больше фронтовую напоминала — такие в кинохронике можно увидеть. Местный автобус ходил там раз в сутки и расстояние в двадцать пять километров преодолевал за два с половиной — три часа да и то при помощи пассажиров, которые дружно высыпали, когда он начинал остервенело буксовать в очередной колодине, и по колено в грязи выталкивали несчастного на более плотное место.

Приехали мы все, как черти, в грязи. Мотоцикл у знакомого оставили. Умылись, почистились и — в лес. Решили вечером на тяге постоять, а утром — на ток. Теперь-то до горбана и весной по сухому пройдёшь, а тогда надо было пробираться по воде, много её было. День отличный, солнышко светит, облачка небольшие, воздух — мёд! К горбану подходим — двое ребятишек лет этак по двенадцати навстречу идут, на плечах остроги, на снизке из алюминиевой проволоки щук тащат. Солидно так поздоровались... Добытчики! А нам ещё ручей переходить. Потихоньку с шестиками перебрались, воткнули их у переправы — назад ночью возвращаться, так чтобы не искать.

Ещё немного прошли, и вот она — поляна. Старая ель как маяк стоит, посреди поляны перевязочка из молодых ёлок. Остановились мы в центре. Вещички сложили, набрали хворосту, костерок наладили. И вот уже вода в котелке забулькала. Чай заварили, пусть настаивается. А мы пока закусим: чёрный деревенский хлеб, тогда ещё не балованный, сало, луковицу сизую настрогали — объедение! Сидим, чай с пряниками попиваем. Времени ещё семи нет (тогда время не переводили) и вдруг — на тебе! — Пара вылетает, цикают, вьются прямо у нас над головами, рукой достать можно. Опомниться не успели — их и след простыл. Какое уж тут чаепитие. Подхватились, ружья в руки и разбежались по разным концам поляны.

Стою и думаю: «Что за дурь, рано ещё на место вставать. Ну да ладно — постою, на весну полюбуюсь». Неподалёку в старых ёлках витютень урчит, почки на кустах пощёлкивают — не сегодня-завтра лист развернётся. Дрозды суетятся и так высвистывают, что невольно заслушаешься. Теплынь необыкновенная... Набил я трубочку, раскурил и совсем было расслабился, как вдруг на другом конце поляны выстрел, и товарищ кричит: «Держи!». Я развернулся в его сторону, глазами шарю. Что за чудо? — Боковым зрением вижу, что сзади, сбоку, пара выскакивает, цикают, кружат один за другим, да так стремительно! Ударил я по заднему. Пудель! А они будто и не слышали — так и унеслись за елки.

Тут мне стукнуло — ведь Сашка крикнул «Держи», а они вылетели с другой стороны, стало быть, он их видеть не мог. Значит, когда кричал, не их имел в виду. Посмотрел я на часы — всегда отмечаю время вылета — половина восьмого. Да и так вижу, что ещё рано, даже не смеркается. А дрозды совсем одурели, всякую осторожность потеряли. Вот сидит один певец в десяти шагах от меня и распевает так, что любому соловью фору даст, и на меня, как говорится, ноль внимания. Ну, пой- пой, а я послушаю...

Так я увлёкся, что вальдшнепа услышал поздновато, а он — тем же маршрутом, что и предыдущая пара и тоже на быстрых крыльях. Промазал и этого... А на другом конце поляны снова выстрел, видно, мой на приятеля выскочил. Трубка моя погасла, чиркнул я спичкой, за спиной «кво-кво», да так жирно, сочно. Оглянулся на хорканье, а он побочил и мелочами по самым вершинам всё правее забирает, к ручью пошёл. Без выстрела отпустил. На часы глянул — восемь без двадцати. Чудеса! А справа опять хоркает. На меня идёт. Допустил его метров на двадцать пять, прямо к ногам упал... Крупный вальдшнеп, бит чисто. Полюбовался я на него и под ёлочку положил.

Между тем облачка поползли, света поубавилось. Птицы совсем с ума сошли. Сквозь их гомон слышу — ещё летит, хоркает часто, но протянул далековато, хотя и в пределах дальнего выстрела. Я такие выстрелы на тяге избегаю — даже в случае успеха найти сбитую птицу шансов мало, только нервы потратишь да время потеряешь, а оно на этой охоте дорого. Коротка она. А самое главное то, что ненайденная добыча укором в душе остаётся. И вот как интересно: кажется, потерял выстрел, а на душе хорошо. А вокруг-то какая красота, и лучшее время тяги приближается.

Напротив меня из кустов заяц вышел. Не торопясь, краем поляны пробирается, даже прыжков не делает, ковыляет непривычно, будто что-то ищет. В сумерках совсем светлым кажется и больно толст — похоже, зайчиха. Не заметила меня — проковыляла мимо и скрылась.

А товарищ мой снова стреляет. Над головой бекас заблеял, в низинке другой тэкает. Небо затянуло, пошёл дождик — сначала редкий, потом зачастил. Обычно в сумерках чуть свежеет, а тут тепло стоит удивительное, будто его кондиционер гонит.

Наконец, за спиной отчётливо так «кво-кво», и нарисовался красавец низко, в трёх метрах от земли — ну, просто на ствол садится! Пропустил я его мимо себя и в угон, шагах в тридцати, свалил. Бегом к нему. Все оглядел — нету! Этого ещё не хватало. Положил шляпу, чтобы место заметить, и хожу, высматриваю. Ещё не совсем темно, всё видно, а вальдшнепа нет. Вот пыж бумажный, вот опять шляпа... Господи! Да вот же он, рядом со шляпой и лежит спинкой кверху, крылья чуть распущены — с жухлой травой списался, не различить. Потому сразу и не увидел. Положил я его рядом с первым, выбросил гильзу и новый патрон вложил. Снова стою, прислушиваюсь, даже трубку убрал, чтобы не отвлекаться. От земли теплом веет, дождик шуршит, дрозды приутихли. Понемногу смеркается. Пять минут прошло, десять, двадцать... — вальдшнепов нет. Что за чудеса?! Самое время для тяги и погода как на заказ. В чём дело?! Время бежит, стало быстро темнеть. Рядом со мной бекас сверху спикировал в низинку, с отчаянным криком пронеслись кряковая с селезнем на хвосте. А вальдшнепов нет... Постоял ещё минут десять, уложил вальдшнепов в ягдташ и пошёл к приятелю. Подхожу.

— Ты что-нибудь понял? По светлому пару взял, а в урочное время и стороной ни один не протянул. Куда они подевались?

Рад бы я ответить на вопрос друга, да нет у меня ответа. Постояли мы ещё немного, покурили. Птицы совсем стихли. И пошли мы к дому. Вот такая была тяга...

Я вспомнил о ней, когда прочитал о достаточно редком явлении смещения интенсивного вылета птицы в сторону светлого времени. Идёт активная тяга в светлое время и полное её прекращение в самое благоприятное не только во временном отношении, но и в близких к идеальным погодных условиях. Именно это мы и наблюдали — удивительное тепло, отсутствие ветра, мелкий моросящий дождик с наступлением сумерек, и при этом — полное прекращение вылета вальдшнепа.

 

А вот другой случай. Весна навалилась как-то неожиданно — ранняя, тёплая, дружная. Только-только снег в парке под солнцем сверкал, мороз по ночам до минус десяти прихватывал, и вдруг разом ручьи журчат, молодёжь в распахнутых куртках лица солнышку подставляет, на припёке в парке возле студии Грекова вдоль бордюра мохнатые цветочки мать-и-мачехи повылезали, и от них как будто свет идёт, воробьи с шумом целыми ватагами в лужах купаются, голуби перед голубками вертятся, воркуют, а над парком огари парами носятся, позванивают. И так захотелось подальше от Москвы, на заветные тверские просторы... А тут нежданно-негаданно два дня освободилось — хоть сегодня выезжай. Но куда? Правду говорят: «Не то забота, как много работы, а то забота, как её нет». Конечно, пословица эта в другом смысле говорится, но по моим делам — как раз. На два дня далеко не ускачешь, а в Подмосковье я давно дорогу позабыл — не хочется смотреть на поруганную землю.

Только домой вошёл — телефонный звонок, хороший товарищ звонит:

— Видишь, что делается? Ехать надо. На завтра я с обеда отпросился, так что две тяги есть. Ты сможешь?

Конечно, жаль мне, что сегодняшний вечер пропадает. Зато завтра за Тверь, в нашу любимую Цепелиху!

Назавтра в четвёртом часу он уже у меня в Химках. Быстро побросали всё в багажник и вот уже мчимся по шоссе. До Твери (тогда Калинин) проскочили быстро, а вот от Кушалина начались сюрпризы. Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Дорога разбита, полно промоин, не разгонишься. А уж как на просёлок вышли — совсем беда! Впереди «Москвичок» по ось закопался, машина тверская — тоже охотники. Один лопатой орудует, другой домкрат ладит, третий из багажника две метровые доски достаёт. Запасливый.

— Помочь? — спрашиваем.

— Да нет, справимся. Сам виноват, сообразить должен был, что по такой весне пробежь (пробежь — вешняя вода, ручеёк) тут будет, надо было левее брать, высоким местом проехать, по стерне. Сдайте малость назад и с разбега пройдёте. А вам далеко?

— В Цепелиху.

— Тогда двигайте, а то на тягу не поспеете.

Слава Богу, проскочили. Уже заметно стемнело, вправду запаздываем. Валерка нервничает, торопится, скорость — не по дороге.

Ну, вот, наконец-то, деревня, вернее то, что от неё осталось. Изба Дуни на ближнем краю. Метров за сорок от неё все-таки засели, но задним ходом удачно выскочили и с разгона подкатили к крыльцу. А Дуня уже нас встречает, на крыльце стоит, смеётся, рот ладошкой прикрывает:

— С приездом, ребятушки, проходите в дом.

Пока я с Дуней разговаривал, Валерка грохнул на крыльцо рюкзак с припасами, ружья и сапоги тащит.

— Ребятки, вы хоть чайку бы попили с дороги.

— Некогда, Дуня, на тягу опаздываем.

В минуту переоделись, ружья за плечи, патронташи на шею и бегом через огород за деревню.

— Осторожно, Серёжа, воды в пожне много, держите краем! — кричит Дуня вдогонку.

Куда там! Напрямик, самой серединой, — свет уходит, опаздываем. Дождик моросит убористый, но тёплый. Воды везде и вправду много, но сапог пока хватает, прорвёмся. Вот уж и мелоча видны. Ещё немного и мы на месте. Шагов сорок от первого прогала отошли и не далеко друг от друга встали. Ещё не отдышались, а он вот уже — «кво-кво», да так сочно, внятно — гляди, шапку сшибёт. Взял я его, пошёл подбирать. Валерка дуплетит раз за разом, стукнул суетливо, похоже, промахнулся. Нет, побежал — значит, есть. С полем, Валера! А справа уже следующий тянет. Да, хороша тяга, только стемнело быстро. Когда Валерка подошёл, у меня три штуки в тороках висело. Пару раз ещё промазал. Закурили мы, стоим, впечатлениями делимся.

— Летит! — резко прервал разговор Валерка.

Я услышал и увидел его одновременно и мгновенно выстрелил. По счастью, упал он в лужицу неподалёку от нас, по всплеску и нашёл я его, а то бы в темноте ни за что не найти.

Тёплый весенний дождик приятно освежал лицо, и, не торопясь, направились мы к дому, выбирая дорогу вокруг пожни и возбуждённо перебирая подробности этой щедрой тяги. Впереди светилось окошко Дуниной избы, где ждал нас накрытый стол, горячий самовар и удобная постель.

Очнулся я от сна довольно поздно. В избе было тихо и пусто. На бревенчатой стене светились солнечные пятна, пахло свежеиспечённым хлебом. В приливе необыкновенной бодрости я легко выскользнул из-под лоскутного одеяла и, сунув ноги в галоши, вышел на крыльцо. Небо сияло бездонной густой синевой, солнце щедро отдавало тепло умытой вчерашним дождём земле, и она благодарно зеленела пробивающейся на припеках молодой травкой, светилась фиолетовой дымкой вчерашнего нашего березняка, сверкала ручьями и лужами в пожне, над которой звенели кроншнепы. За огородом на бреющем полёте, то взмывая вверх, то стремительно скатываясь к лугу, с криком носились чибисы, в небе заливался невидимый жаворонок, а возле дома, на древних берёзах, колония грачей шумно поправляла старые гнёзда, встречая окончательно наступившую весну. Валерка сидел на ступеньках, щурился на солнце и с нескрываемым удовольствием наблюдал, как Дуня кормит кур, рассыпая комбикорм из старого решета, и разговаривает с ними. Увидав меня, он хмыкнул:

— Ну, ты спать здоров! Самовар остывает, давай быстро пей чай да пойдём к речке — посмотрим, что да как. Погода-то...

Вообще я тихоход, но тут справился быстро и, на ходу дожёвывая вкусную Дунину булку, догнал приятеля. Подошли к речке. С того берега, недалеко от нас, низом, прошла стайка косачей в сторону дальних кустов.

— Ты смотри, на выстрел идут! Это с того тока, где мы с тобой позапрошлой весной были.

Действительно, на пологой возвышенности того берега, в полукилометре от речки, был тетеревиный ток. Впервые на этот ток привёл меня Володя — сын Дуни. Он был младше меня на шесть лет (а мне было двадцать), но охотник был серьёзный, толковый и очень азартный. Я тогда считал себя вполне бывалым охотником, но Володя поразил меня своим знанием повадок и лисиц, и зайцев, и очень скоро завоевал моё безусловное уважение. Он был прирождённый следопыт и при этом не заносился, не важничал, всегда терпеливо объяснял, где я ошибся во время тропления русака, или показывал, каким лазом пройдёт мышкующая лисица, которую он обойдет и толкнёт мне под выстрел.

Вот на таких зимних охотах, когда промёрзшие после дня скитаний с ружьём по снежным просторам мы возвращались в дом и сидели за самоваром, Вовка азартно рассказывал о богатых тетеревиных токах вокруг деревни и брал с меня клятвенное обещание приехать на охоту весной.

Как-то я приехал в Цепелиху в двадцатых числах апреля. Володя, обычно неулыбчивый, сиял:

— На охоту завтра, а сейчас пойдем, я тебе ток покажу. Будку уже для тебя поставил — посмотришь. Сапоги высокие надевай, там бродец перейти придётся.

Он сунул под ватник топорик, прихватил моток тонкой верёвки и мы отправились.

Подошли к речке. Вода быстрая и ширина — не меньше пятнадцати метров. На берегу два шеста приготовлены.

— Ты не бойся, здесь бровку песчаную намыло, переход хороший. А чтобы в темноте не ввалиться, верёвочку натянем. Ничего-ничего, с шестиками перейдём.

Вовка взял шест, упёрся в дно и, опираясь на него, осторожно нащупал ногой бровку, а затем так же аккуратно поставил вторую ногу. Воды было чуть выше колена.

— Порядок, — сказал Вовка и протянул мне топор. — Там, рядом с шестом, колышки лежат. Один вбей, где я стою, а второй мне давай.

Я сделал так, как он сказал.

— Теперь вяжи к нему верёвку.

Я привязал. Он подёргал.

— Хорошо. Давай топор. Я перейду, потом ты.

Перешёл он уверенно и быстро.

— Давай ты, только не спеши!

Я взял шест и тоже перешёл. Бровка идёт чуть дугой, а выход на ту сторону пологий, удобный. Когда я середину проходил, где у дуги нижняя точка, Вовка меня остановил, верёвочку чуть ослабил и вторым колышком закрепил. Течением её тоже дугой выгнуло.

— Надо, когда назад пойдём, бересты захватить, чтобы верёвка не тонула. И заметнее будет.

Поднялись мы наверх, место широкое, оба шалаша видно, один от другого метров за двести.

— Серёжа, твой ближний, пойдём — посмотришь.

Подошли. Мама родная! Это же не шалаш, а настоящий дворец — высокий, просторный. На два полешка дощечка положена — сидеть удобно, сверху лапник настлан. Низ прикрыт плотно, а сверху бойницы свободные.

— Володя, не слишком сверху редины?

— Нет, петухи низом смотрят, а за спиной там плотно. Так что на просвет тебя не видно, зато стрелять удобно и не подшумишь.

Пошли к другому шалашу. По стерне много тетеревиного помёта — и кучками, и кляксами.

— Слушай, Володька! Сколько же их тут токует?

— Побольше тридцати. Я пробовал считать — трудно, сбиваюсь. Они бегают, вертятся, свечкой подлётывают — разве сосчитаешь... Но красиво так!

Его шалаш тоже просторный, удобный.

— И когда ты их поставить успел?

— В начале марта, ещё по снегу. А недавно подправлял. Я здесь ещё не стрелял, охотился на току возле Кобелихи. Тоже хороший ток, побольше десятка петухов собирается.

У старой остожины Вовка остановился, поднял берёзовый кол и аккуратно срезал пласт бересты — на поплавки для брода.

Да, толковый был парень, обо всём успевал подумать и всё предусмотреть. Умер он совсем молодым — так жалко...

Сегодня о том, чтобы перейти речку, и мечтать нечего — воды по края. Низинка по ту сторону речки превратилась в озеро и только небольшая полоска узким островком отделяет её от основного русла.

— Смотри, смотри — выдра! — заволновался Валерка.

Я оглянулся и увидел её — быстро плывет против течения. Поравнялась с островком, легко выбралась на него. На нас никакого внимания...

Вернулись мы в деревню. День разгулялся — такого не бывает! Вытащили на улицу стол, самовар рядом на пенёк пристроили. Нарезали сыру, колбаски, селёдочку разделали, ну и к ней, конечно, водочку холодненькую поставили. А уж Дуня расстаралась — чугунок с горячей картошкой, миска с солёными духовитыми огурчиками... Усадили мы хозяйку и сами к столу пристроились. Выпили за весну, за охоту, за хозяйку дома, и так это нам хорошо сделалось. Сидим, беседуем, весну празднуем. Дуня вдруг рюмку отставила, подперла натруженной рукой щёку и запела какую-то старинную, неизвестную мне песню. Поёт так легко, свободно, и песня та печальная, а дню не вперекор.

— Где же ты, Дуня, песню такую нашла?

— А это ещё бабушка наша пела. Ты, Серёжа, должен её помнить.

Я и правда вспомнил маленькую, сгорбленную, сухонькую старушку в аккуратно повязанном белом с синими крапинками платочке, с глубоко посаженными слезящимися глазами. Помню, как за самоваром она восторженно говорила:

— Родной ты мой, какая жизнь-то теперь хорошая: в магазин придёшь, а там все есть — и соль, и сахар, и масло постное. Вот только за керосином в Пальцево ходить надо.

С шестидесятого года мы с Валей, моей будущей женой, часто приезжали сюда. Деревня тогда была большая, чистая. Когда по осени убирали лён, женщины выходили в поле в светлом, и это было так живо, так красиво! Тогда ещё за работой пели. Но уже обложили колхозников налогами, с каждой личной яблони и то налог причитался. Скоро сады повырубили, молодежь всякими правдами и неправдами норовила из колхоза сбежать. Председатель был дельный у них — пасеку хорошую держал, а тут бросил всё и уехал доживать к сестре в Максатиху. И пошла деревня вразнос. История известная...

Допили мы водку, побаловались чайком с Дуниными булками и на боковую — отдохнуть перед тягой. А сон что-то не идёт, сквозь дрёму слышу — Валера тоже ворочается.

— Не спишь?

— Да ну его, сон, дома отоспимся. Пойдем лучше пораньше, не торопясь места посмотрим, а то всё бегом да бегом.

Достали патроны, подзарядили патронташи. Только снаряжаться начали, Дуня входит:

— Куда это вы так рано собираетесь?

— Да вот хотим по светлому оглядеться, места получше выбрать.

— Да ты уж давно там всё выглядел — чего там выглядываться. Небось, опять до ночи уйдёте, так что сначала к столу пожалуйте, а уж дальше — дело ваше.

Вышли мы в кухню, а там на столе сковорода жареной с лучком картошки да блюдо с жареной рыбой под яичком.

— Где это ты, Дуня, рыбкой разжилась?

— Да сосед увидел, что гости у меня, так пару щучек и подкинул. Ну, а это — моё изготовление, прошу попробовать, — и поставила на стол поллитровку.

— Дуня, пощади, мы же до тяги не дойдём...

— Дойдёте, дойдёте, от стопочки ничего с вами не случится, а побрезгуете — обижусь.

— Ну, хозяйка ты наша дорогая, твоё здоровье!

Выпили мы, с удовольствием поели и ещё по одной налили — на дорожку. Когда вышли за деревню, солнце ещё над лесом висело. Идти-то нам не слишком далеко, чуть больше километра. Не спешим, тепло, хорошо. Недалеко отошли — по старой траве наверх лиса к дороге пробирается, что-то вынюхивает. Валерка свистнул — она без большой паники перевалила дорогу и скрылась. Вокруг чибисы носятся на бреющем полёте, отовсюду несётся их возбуждённое у-ии, у-ии... Глядя на них, и мы воодушевились, прибавили шагу, быстро обошли пожню, и вот уже мелоча, где вчера стояли. На этот раз решили зайти поглубже, до второго прогала, время позволяет — солнце только за лес зацепилось. До нужного места с полкилометра, но ходьба потруднее пошла — мелоча густые, карандашник. Пока продирались, изрядно пропотели. Но уж зато и место! Прогал шириной аккурат в хороший выстрел, посередине старая дорога с небольшими лужицами. Одна сторона прогала — старый березняк, ёлочками разбавленный, другая — мелоча, через которые мы продирались. Один конец к речке скатывается, другой в луг упирается, что в пожню уходит.

Договорились, что назад выходить будем краем луга, чтобы потемну мелочами не ломиться, и разошлись. Я подтянулся ближе к выходу на луг, а Валерка выбрал небольшую ёлочку у дороги, прямо посереди прогала. Молодец! Вчерашний урок на пользу пошёл. С какой стороны не налетит, падать на чистое будет.

А небо ясное — ни единого облачка, и светло, хотя солнце уже за лес свалилось. И тепло. Где-то недалеко тетерева токуют, да так дружно варят! В небе, со стороны заката, по голубому зеленый и розовый свет побежал — красота, аж дух захватывает!

И вот далеко за речкой раскатился выстрел, и сразу за ним выстрелил Валерка. И я уже вижу, как с угла, выходящего в луг, прямо на меня серединой прогала тянет вальдшнеп.

Дорогие друзья охотники! Я подошёл к самой короткой части своего затянувшегося рассказа. Не верьте нашему изменчивому охотничьему счастью. Не буду рассказывать, сколько долгоносиков мне довелось увидеть в тот невероятный вечер, скажу только, что ни до, ни после (а за мою более чем пятидесятилетнюю охотничью жизнь не было весны, чтобы менее пяти раз не вышел я постоять с ружьишком на тяге) подобного количества вальдшнепов и такой интенсивности их вылетов во время весенней тяги, мне никогда видеть не доводилось.

Что же касается результатов стрельбы в тот незабываемый вечер, то они не менее впечатляющи. Памятуя отличную, хотя и краткую из-за нашего опоздания охоту накануне, мы не поскупились на патроны, собираясь на сегодняшнюю тягу. Два подсумка по восемь гнёзд на ремне, да ещё украдкой сунул патрон в карман — семнадцать штучек прихватил, теперь примета соблюдена, хотя зачем столько? Валерка к делу подошёл проще — взял свой двухрядный патронташ, заполнил опустошенные на вчерашней тяге гнёзда и повесил его на шею.

Вальдшнепы летели с небольшими интервалами и вдоль прогала, и поперёк, и поодиночке, и парами. Первого, который вышел на меня по прогалу со стороны луга, я стрелял встречным на отличной дистанции, но вальдшнеп продолжал полёт как ни в чём не бывало. Я быстро развернулся, ударил по угонному и отлично видел его висящим над кончиком стволов. Но... он летел, продолжая хоркать и не меняя направления. Пока я заряжал ружьё, прогремел дуплет со стороны Валеры, но чем там кончилось, я не видел, потому что за спиной у меня снова хоркал вальдшнеп. Я повернулся. Он летел тем же маршрутом, что и предыдущий, а наперерез ему со стороны березняка неторопливо и тоже с голосом приближался другой. Боковой выстрел легче, и я выстрелил по нему. Он сыграл коротким зигзагом и пошёл дальше. Значит, упреждение я взял больше, чем надо было. Второй в это время был уже над моей головой, мне бы пропустить его и выстрелить в угон, так нет же — не удержался, нажал на спуск и, конечно, дал пуделя. У меня даже очки от досады вспотели! Надо же как-то собраться!

Долго ждать не пришлось — очередной красавец кулик оповестил о своём приближении сочным «кво-кво», а звучный дуплет — об очередном «пуделе». С дальнего конца прогала тоже гремели дуплеты, Валера отводил душу.

Не стану больше утомлять вас подробностями этой незабываемой охоты, результат которой даже сейчас, по прошествии многих лет, заставляет меня краснеть от досады и улыбаться, как улыбаешься, вспоминая свою первую детскую любовь. Шесть дуплетов и пять одиночных выстрелов сделал я в этот насмешливый весенний вечер. Семнадцать выстрелов по двенадцати вальдшнепам — и только один добыт, уже в поздних сумерках и по-видимому совершенно случайно. Валерка, весёлый и возбуждённый, пришёл «попом», расстреляв весь патронташ.

Когда вернулись в деревню и за самоваром рассказали Дуне, как мы охотились, она хохотала до слёз.

Друзья мои охотники! Я знаю — чужой опыт никогда, никого, ничему не научил, но свой все-таки учит. Меня мой опыт научил: до охоты ни-ни, ни одной рюмки! Ну а с охоты пришёл — празднуй! С полем!

 

Запомнилась мне одна необычайно красивая тяга недалеко от станции Бологое, за платформой Злино — ходили мы там на весеннюю охоту в небольшой берёзовый лес, к озеру Нестерово. Мы с товарищем разошлись по местам. Неожиданно повалил снег, густо, мощно. Снежинки, величиною чуть не с ладонь, шуршат в полной, внезапно возникшей тишине, на глазах укрывая землю. Над головой тёмная снеговая туча, а горизонт чистый, и солнце, похожее на огромный апельсин, валится за лес. Снежинки и стволы старых берёз принимают на себя закатные лучи и оттого вся поляна освещена нереальным розовым светом. В тишине отчётливо слышно хорканье, и вальдшнеп наплывает — таинственный, как корабль в тумане...

 

Но бывает и так. Ясно и холодно. Вечернее солнце, склоняясь к лесу, вспыхивает на ржавой коре одиноких сосен, скользит равнодушными, никого не согревающими лучами по вершинам старых берёз на краю леса, а внизу, куда солнечный свет уже не попадает и откуда выползают только зарождающиеся сумерки, их бело-траурные стволы напоминают почему-то собравшихся, но не приближающихся друг к другу Пьеро в таких же бело-траурных одеждах, замерших перед неизбежным наказанием. Синее холодное небо не оживляют пролетающие птицы, и на душе тревожно и тоскливо. Ясно понимаешь, что никакой тяги не будет, хочется в уют, домой, к хорошо протопленной печке, а ноги всё-таки уносят тебя всё глубже в лес, к дальней вырубке, которая не порадует сегодня ни волшебным появлением вальдшнепа, ни прелестью теплого весеннего вечера. Холодная пустота присосётся к сердцу, ты остро почувствуешь своё одиночество, будто весь мир исчез куда-то и остались только эти берёзы с ёлками, холодное небо да раскисшая земля...

 

За неделю до конца апреля приехали мы с женой в деревню. Холодно, сыро, ветрено. Протопили печь, устроились. Погода не меняется. Подумал, что тяги не будет, но в девятом часу посмотрел на ружьё и стал собираться. Собака засуетилась. Нет, не возьму!

Быстро подхватился, сунул в карман пяток патронов, на ходу пристегнул к ягдташу лёгонькую складную скамеечку и — за деревню, через поле, на своё место.

А дождь подсыпает. На подходе к болотцу, что упирается в небольшой взлобок, с которого начинается крупнолесье, увидел быстро летящего вальдшнепа. Припоздал! Пасмурно — тяга началась раньше. Вот моя ёлочка, сразу за ней — болотина, поросшая редкими кустами и мелким березняком. Разложил я стульчик, сел лицом к болотцу. Крупнолесье за спиной прикрывает меня от ветра. Заложил в стволы семёрку, прислонил ружьё к ёлочке, так, чтобы удобно было взять при надобности, и раскурил трубку.

Наверху ветер треплет вершины елей, а внизу хорошо, тихо. По кустам дрозды перепархивают, гомонят наперебой, дождь им — не помеха. На меня внимания не обращают. Стайка витютней со стороны поля в ёлки воткнулась, где-то в небе бекас блеет. Погода осенняя, а лес весной живёт. Засмотрелся, заслушался я, а вальдшнеп справа и сзади из-за ёлок прочертил над болотом метров за сорок, с голосом, но слышно плохо из-за ветра. Успел я выстрелить, и он с высоты ткнулся в кочку. Не спуская глаз с места падения, бегу, разбрызгивая воду, и вот он — так на кочке и лежит, даже не замочился. Выбрался я опять к своей ёлочке. Но уж садиться не стал. Выбросил гильзу, дозарядил ружьё, стою возле ёлочки. Ветер чуть стих. Слышу хорканье — летит со стороны болотца прямо на меня и тоже быстро и высоко. Допустил я его сколько можно близко и выстрелил почти над головой. Сложился он и комком, метрах в десяти от меня, стукнулся оземь. Подобрал и его. Больше вальдшнепов не было. Всё. Конец тяги.

Конец и моим воспоминаниям — продолжать-то их можно долго, но пора и честь знать

 

 

Альманах "Охотничьи просторы"

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Присоединяйтесь к обсуждению

Вы можете написать сейчас и зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, авторизуйтесь, чтобы опубликовать от имени своего аккаунта.

Гость
Ответить в этой теме...

×   Вставлено с форматированием.   Вставить как обычный текст

  Разрешено использовать не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отображать как обычную ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставлять изображения напрямую. Загружайте или вставляйте изображения по ссылке.

Загрузка...
×
×
  • Создать...